2
Здесь Заратустра умолк на минуту и с любовью смотрел на своих учеников.
Затем продолжал он так говорить — и голос его изменился:
— Оставайтесь верны земле, братья мои, со всей властью вашей добродетели!
Пусть ваша дарящая любовь и ваше познание служат смыслу земли! Об этом
прошу и заклинаю я вас.
Не позволяйте вашей добродетели улетать от земного и биться крыльями
о вечные стены! Ах, всегда было так много улетевшей добродетели!
Приводите, как я, улетевшую добродетель обратно к земле, — да, обратно
к телу и жизни: чтобы дала она свой смысл земле, смысл человеческий!
Сотни раз улетали и заблуждались до сих пор дух и добродетель. Ах, в
вашем теле и теперь ещё живет весь этот обман и заблуждение: плотью и
волею сделались они.
Сотни раз делали попытку и заблуждались до сих пор как дух, так и добродетель.
Да, попыткою был человек. Ах, много невежества и заблуждений сделались
в нас плотью!
Не только разум тысячелетий — также безумие их прорывается в нас. Опасно
быть наследником.
Ещё боремся мы шаг за шагом с исполином случаем, и над всем человечеством
царила до сих пор ещё бессмыслица, безсмыслица.
Да послужат ваш дух и ваша добродетель, братья мои, смыслу земли: ценность
всех вещей да будет вновь установлена вами! Поэтому вы должны быть борющимися!
Поэтому вы должны быть созидающими!
Познавая, очищается тело; делая попытку к познанию, оно возвышается;
для познающего священны все побуждения; душа того, кто возвысился, становится
радостной.
Врач, исцелись сам, и ты исцелишь также и своего больного. Было бы лучшей
помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет.
Есть тысячи троп, по которым ещё никогда не ходили, тысячи здоровий и
скрытых островов жизни. Всё ещё не исчерпаны и не открыты человек и земля
человека.
Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл
веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит благая весть.
Вы, сегодня ещё одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом:
от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него
— сверхчеловек.
Поистине, местом выздоровления должна ещё стать земля! И уже веет вокруг
неё новым благоуханием, приносящим исцеление, — и новой надеждой!
О старых и молодых бабёнках
«Отчего крадёшься ты так робко в сумерках, о Заратустра? И что прячешь
ты бережно под своим плащом?
Не сокровище ли, подаренное тебе? Или новорождённое дитя твоё? Или теперь
ты сам идёшь по пути воров, ты, друг злых?»
— Поистине, брат мой! — отвечал Заратустра. — Это — сокровище, подаренное
мне: это маленькая истина, что несу я.
Но она беспокойна, как малое дитя; и если бы я не зажимал ей рта, она
кричала бы во всё горло.
Когда сегодня я шёл один своею дорогой, в час, когда солнце садится,
мне повстречалась старушка и так говорила к душе моей:
«О многом уже говорил Заратустра даже нам, женщинам, но никогда не говорил
он нам о женщине».
И я возразил ей: «О женщине надо говорить только мужчинам».
«И мне также ты можешь говорить о женщине, — сказала она, — я достаточно
стара, чтобы тотчас всё позабыть».
И я внял просьбе старушки и так говорил ей:
Всё в женщине — загадка, и всё в женщине имеет одну разгадку: она называется
беременностью.
Мужчина для женщины средство; целью бывает всегда ребёнок. Но что же
женщина для мужчины?
Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он
женщины как самой опасной игрушки.
Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина — для отдохновения
воина; всё остальное — глупость.
Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину; в самой
сладкой женщине есть ещё горькое.
Лучше мужчины понимает женщина детей, но мужчина больше ребёнок, чем
женщина.
В настоящем мужчине сокрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины,
найдите дитя в мужчине!
Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями
ещё не существующего мира.
Пусть луч звезды сияет в вашей любви! Пусть вашей надеждой будет: «о,
если бы мне родить сверхчеловека!»
Пусть в вашей любви будет храбрость! Своею любовью должны вы наступать
на того, кто внушает вам страх.
Пусть в вашей любви будет ваша честь! Вообще женщина мало понимает в
чести. Но пусть будет ваша честь в том, чтобы всегда больше любить, чем
быть любимой, и никогда не быть второй.
Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую
жертву и всякая другая вещь не имеет для неё цены.
Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине
души только зол, а женщина ещё дурна.
Кого ненавидит женщина больше всего? — Так говорило железо магниту: «я
ненавижу тебя больше всего, потому что ты притягиваешь, но недостаточно
силён, чтобы перетянуть к себе».
Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет.
«Смотри, теперь только стал мир совершенен!» — так думает каждая женщина,
когда она повинуется от всей любви.
И повиноваться должна женщина, и найти глубину к своей поверхности. Поверхность
— душа женщины, подвижная, бурливая плёнка на мелкой воде.
Но душа мужчины глубока, её бурный поток шумит в подземных пещерах; женщина
чует его силу, но не понимает её.
Тогда возразила мне старушка: «Много любезного сказал Заратустра, и особенно
для тех, кто достаточно молод для этого.
Странно, Заратустра знает мало женщин, и, однако, он прав относительно
их. Не потому ли это происходит, что у женщины нет ничего невозможного?
А теперь в благодарность прими маленькую истину! Я достаточно стара для
неё!
Заверни её хорошенько и зажми ей рот: иначе она будет кричать во всё
горло, эта маленькая истина».
«Дай мне, женщина, твою маленькую истину!» — сказал я. И так говорила
старушка:
«Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку!»
Так говорил Заратустра.
О пути созидающего
Ты хочешь, брат мой, идти в уединение? Ты хочешь искать дороги к самому
себе? Помедли ещё немного и выслушай меня.
«Кто ищет, легко сам теряется. Всякое уединение есть грех» — так говорит
стадо. И ты долго принадлежал к стаду.
Голос стада будет звучать ещё и в тебе! И когда ты скажешь: «у меня уже
не одна совесть с вами», — это будет жалобой и страданием.
Смотри, само это страдание породила ещё единая совесть: и последнее
мерцание этой совести горит ещё на твоей печали.
Но ты хочешь следовать голосу своей печали, который есть путь к самому
себе? Покажи же мне на это своё право и свою силу!
Являешь ли ты собой новую силу и новое право? Начальное движение? Самокатящееся
колесо? Можешь ли ты заставить звёзды вращаться вокруг себя?
Ах, так много вожделеющих о высоте! Так много видишь судорог честолюбия!
Докажи мне, что ты не из вожделеющих и не из честолюбцев!
Ах, как много есть великих мыслей, от которых проку не более, чем от
воздуходувки: они надувают и делают ещё более пустым.
Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать,
а не то, что ты сбросил ярмо с себя.
Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких не мало,
которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства.
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор
должен поведать мне: свободный для чего?
Можешь ли ты дать себе своё добро и своё зло и навесить на себя свою
волю, как закон? Можешь ли ты быть сам своим судьёю и мстителем своего
закона?
Ужасно быть лицом к лицу с судьёю и мстителем собственного закона. Так
бывает брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества.
Сегодня ещё страдаешь ты от множества, ты, одинокий: сегодня ещё есть
у тебя всё твоё мужество и твои надежды.
Но когда-нибудь ты устанешь от одиночества, когда-нибудь гордость твоя
согнётся и твоё мужество поколеблется. Когда-нибудь ты воскликнешь: «я
одинок!»
Когда-нибудь ты не увидишь более своей высоты, а твоё низменное будет
слишком близко к тебе; твоё возвышенное будет даже пугать тебя, как призрак.
Когда-нибудь ты воскликнешь: «Всё — ложь!»
Есть чувства, которые грозят убить одинокого; если это им не удаётся,
они должны сами умереть! Но способен ли ты быть убийцею?
Знаешь ли ты, брат мой, уже слово «презрение»? И муку твоей справедливости
— быть справедливым к тем, кто тебя презирает?
Ты принуждаешь многих переменить о тебе мнение — это ставят они тебе
в большую вину. Ты близко подходил к ним и всё-таки прошёл мимо — этого
они никогда не простят тебе.
Ты стал выше их; но чем выше ты подымаешься, тем меньшим кажешься ты
в глазах зависти. Но больше всех ненавидят того, кто летает.
«Каким образом хотели вы быть ко мне справедливыми! — должен ты говорить.
— Я избираю для себя вашу несправедливость как предназначенный мне удел».
Несправедливость и грязь бросают они вослед одинокому; но, брат мой,
если хочешь ты быть звездою, ты должен светить им, несмотря ни на что!
И остерегайся добрых и праведных! Они любят распинать тех, кто изобретает
для себя свою собственную добродетель, — они ненавидят одинокого.
Остерегайся также святой простоты! Всё для неё нечестиво, что не просто;
она любит играть с огнём — костров.
И остерегайся также приступов своей любви! Слишком скоро протягивает
одинокий руку тому, кто с ним повстречается.
Иному ты должен подать не руку, а только лапу — и я хочу, чтобы у твоей
лапы были когти.
Но самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, будешь всегда
ты сам; ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах.
Одинокий, ты идёшь дорогою к самому себе! И твоя дорога идёт впереди
тебя самого и твоих семи дьяволов!
Ты будешь сам для себя и еретиком, и колдуном, и прорицателем, и глупцом,
и скептиком, и нечестивцем, и злодеем.
Надо, чтобы ты сжёг себя в своём собственном пламени: как же мог бы ты
обновиться, не сделавшись сперва пеплом!
Одинокий, ты идёшь путём созидающего: Бога хочешь ты себе создать из
своих семи дьяволов!
Одинокий, ты идёшь путём любящего: самого себя любишь ты и потому презираешь
ты себя, как презирают только любящие.
Созидать хочет любящий, ибо он презирает! Что знает о любви тот, кто
не должен был презирать именно то, что любил он!
Со своей любовью и своим созиданием иди в своё уединение, брат мой, и
только позднее, прихрамывая, последует за тобой справедливость.
С моими слезами иди в своё уединение, брат мой. Я люблю того, кто хочет
созидать дальше самого себя и так погибает.
Так говорил Заратустра.
О свободной смерти
Многие умирают слишком поздно, а некоторые — слишком рано. Ещё странно
звучит учение: «умри вовремя!»
Умри вовремя — так учит Заратустра.
Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему
бы лучше никогда не родиться! — Так советую я лишним людям.
Но даже лишние люди важничают ещё своею смертью, и даже самый пустой
орех хочет ещё, чтобы его разгрызли.
Серьёзно относятся все к смерти; но смерть не есть ещё праздник. Ещё
не научились люди чтить самые светлые праздники.
Совершенную смерть показываю я вам; она для живущих становится жалом
и священным обетом.
Своею смертью умирает совершивший свой путь, умирает победоносно, окружённый
теми, кто надеются и дают священный обет.
Следовало бы научиться умирать; и не должно быть праздника там, где такой
умирающий не освятил клятвы живущих!
ак умереть — лучше всего; а второе — умереть в борьбе и растратить великую
душу
Но как борющемуся, так и победителю одинаково ненавистна ваша смерть,
которая скалит зубы и крадётся, как вор, — и, однако, входит, как повелитель.
Свою смерть хвалю я вам, свободную смерть, которая приходит ко мне, потому
что я хочу.
И когда же захочу я? — У кою есть цель и наследник, тот хочет смерти
вовремя для цели и наследника.
Из глубокого уважения к цели и наследнику не повесит он сухих венков
в святилище жизни.
Поистине, не хочу я походить на тех, кто сучит верёвку: они тянут свои
нити в длину, а сами при этом все пятятся.
Иные становятся для своих истин и побед слишком стары; беззубый рот не
имеет уже права на все истины.
И каждый желающий славы должен уметь вовремя проститься с почестью и
знать трудное искусство — уйти вовремя.
Надо перестать позволять себя есть, когда находят тебя особенно вкусным,
— это знают те, кто хотят, чтобы их долго любили.
Есть, конечно, кислые яблоки, участь которых — ждать до последнего дня
осени; и в то же время становятся они спелыми, жёлтыми и сморщенными.
У одних сперва стареет сердце, у других — ум. Иные бывают стариками в
юности; но кто поздно юн, тот надолго юн.
Иному не удаётся жизнь: ядовитый червь гложет ему сердце. Пусть же постарается
он, чтобы тем лучше удалась ему смерть.
Иной не бывает никогда сладким: он гниёт ещё летом. Одна трусость удерживает
его на его суку.
Живут слишком многие, и слишком долго висят они на своих сучьях. Пусть
же придет буря и стряхнёт с дерева всё гнилое и червивое!
О, если бы пришли проповедники скорой смерти! Они были бы настоящей
бурею и сотрясли бы деревья жизни! Но я слышу только проповедь медленной
смерти и терпения ко всему «земному».
Ах, вы проповедуете терпение ко всему земному? Но это земное слишком
долго терпит вас, вы, злословцы!
Поистине, слишком рано умер тот иудей, которого чтут проповедники медленной
смерти; и для многих стало с тех пор роковым, что умер он слишком рано.
Он знал только слёзы и скорбь иудея, вместе с ненавистью добрых и праведных
— этот иудей Иисус; тогда напала на него тоска по смерти.
Зачем не остался он в пустыне и вдали от добрых и праведных! Быть может,
он научился бы жить и научился бы любить землю — и вместе с тем смеяться.
Верьте мне, братья мои! Он умер слишком рано; он сам отрёкся бы от своего
учения, если бы он достиг моего возраста! Достаточно благороден был он,
чтобы отречься!
Но незрелым был он ещё. Незрело любит юноша, и незрело ненавидит он человека
и землю. Ещё связаны и тяжелы у него душа и крылья мысли.
Но зрелый муж больше ребёнок, чем юноша, и меньше скорби в нём: лучше
понимает он смерть и жизнь.
Свободный к смерти и свободный в смерти, он говорит священное Нет, когда
нет уже времени говорить Да: так понимает он смерть и жизнь.
Да не будет ваша смерть хулою на человека и землю, друзья мои: этого
прошу я у мёда вашей души.
В вашей смерти должны ещё гореть ваш дух и ваша добродетель, как вечерняя
заря горит на земле, — или смерть плохо удалась вам.
Так хочу я сам умереть, чтобы вы, друзья, ради меня ещё больше любили
землю; и в землю хочу я опять обратиться, чтобы найти отдых у той, что
меня родила.
Поистине, была цель у Заратустры, он бросил свой мяч; теперь будьте вы,
друзья, наследниками моей цели, для вас закидываю я золотой мяч.
Больше всего люблю я смотреть на вас, друзья мои, когда вы бросаете золотой
мяч! Оттого я простыну ещё немного на земле; простите мне это!
Так говорил Заратустра.
3
Сказав эти слова, Заратустра умолк, как тот, кто не сказал ещё своего
последнего слова; долго в нерешимости держал он посох в руке. Наконец
так заговорил он — и голос его изменился:
— Ученики мои, теперь ухожу я один! Уходите теперь и вы, и тоже одни!
Так хочу я.
Поистине, я советую вам: уходите от меня и защищайтесь от Заратустры!
А ещё лучше: стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Человек познания должен не только любить своих врагов, но уметь ненавидеть
даже своих друзей.
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остаётся только учеником.
И почему не хотите вы ощипать венок мой?
Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падёт уважение ваше?
Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но что толку в Заратустре! Вы —
верующие в меня; но что толку во всех верующих!
Вы ещё не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие;
потому-то всякая вера так мало значит.
Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречётесь
от меня, я вернусь к вам.
Поистине, другими глазами, братья мои, я буду тогда искать утерянных
мною; другою любовью я буду тогда любить вас.
И некогда вы должны будете ещё стать моими друзьями и детьми единой надежды;
тогда я захочу в третий раз быть среди нас, чтобы отпраздновать с вами
великий полдень.
Великий полдень — когда человек стоит посреди своего пути между животным
и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду:
ибо это есть путь к новому утру.
И тогда заходящий сам благословит себя за то, что был он переходящий;
и солнце его познания будет стоять у него на полдне.
«Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» — такова
должна быть в великий полдень наша последняя воля!
Так говорил Заратустра.
Страницы: 3
Связанные цитаты
Кто ходит быстрее всех, но сбивается с пути, тот всего лишь дальше всех от своего пути.
Кто быстрее всех идет, но сбивается с пути, Тот всего лишь дальше всех от своего пути.
Тот, кто действительно ходит с Богом, ходит смиренно. Чем ближе мы приближаемся к Нему, тем больше мы видим Его величие!
Но из-за нескольких фраз из его писем и одной-двух строчек из его стихов поэт с заткнутым ротом проходит через свою собственную биографию.
Время не деньги; время — это возможность жить до того, как ты умрешь. Так и человек, который ходит, живет, видит и думает на ходу, продлевает свою жизнь.
Обувь делит мужчин на три класса. Некоторые мужчины носят обувь своего отца. Они не принимают никаких решений самостоятельно. Некоторые бездумно обуты в толпу. Сильный человек сам себе сапожник. Он настаивает на том, чтобы сделать свой собственный выбор. Он ходит в своей обуви.
Тайна промысла Божия есть самое возвышенное соображение. Легко позволить нашему разуму убежать от самого себя. Он теряется, когда пытается проникнуть в вечные законы избрания или в запутанные лабиринты и лабиринты, в которых бродит божественное провидение. Это знание слишком прекрасно для нас. Человек может быть совершенно уверен, что Бог осуществляет самое точное провидение над ним и его делами. Ничто не происходит без нашего Небесного Отца. Никакое зло не происходит без Его дозволяющего провидения, и никакое добро не происходит без Его предначертания провидения для собственных целей.
Только того, кто идет своим путем, нельзя обогнать.
Ни один человек не может открыть вам ничего, кроме того, что уже лежит в полусне на заре вашего знания. Учитель, который ходит в тени храма, среди своих последователей, дает не свою мудрость, а скорее свою веру и свою любовь. Если он действительно мудр, он не приглашает вас войти в дом своей мудрости, а скорее ведет вас к порогу вашего собственного ума.
Тот, кто имеет свет в своей чистой груди, Может сидеть в центре и наслаждаться ярким днем: Но тот, кто скрывает темную душу и нечистые мысли, Затмеваемый, ходит под полуденным солнцем; Сам себе подземелье.
Вообще говоря, есть два типа пьющих. Есть человек, которого мы все знаем, глупый, лишенный воображения, чей мозг оцепенело кусают оцепеневшие личинки; кто великодушно ходит с широко расставленными, неуверенными ногами, часто падает в канаву и в состоянии экстаза видит голубых мышей и розовых слонов… У другого типа пьяниц есть воображение, видение. Даже когда его очень приятно звенит, он идет прямо и естественно, никогда не шатается и не падает и точно знает, где находится и что делает. Это не его тело, а его мозг пьян.
Горе наполняет комнату моего отсутствующего ребенка, Лежит в своей постели, ходит со мной взад и вперед, Надевает свой милый взгляд, повторяет его слова, Вспоминает меня о своих милых чертах, Заполняет свою пустую одежду своим видом.
Один трофей хорошо, а два лучше. Таким образом, когда герой носит свои медали на груди, по крайней мере, его шаги остаются ровными, когда он проходит мимо.
С шестью бриллиантами вместо глаз Он ходит по летнему небу, Чертя из своей шелковой блузы Кружево своего жилища.
Разве не удивительно видеть, что с тех пор, как человек сделал свой первый шаг, никто не спрашивал себя, почему он ходит, как он ходит, ходил ли он когда-нибудь, мог бы он ходить лучше, чего он достигает в ходьбе… вопросы, связанные со всеми философскими, психологическими и политическими системами, которые занимают мир.
Не надо забывать, что выздоровление производит не врач, а сам больной. Он исцеляет себя своей собственной силой, точно так же, как он ходит своей силой, или ест, или думает, дышит или спит.
О любви к ближнему
Вы жмётесь к ближнему, и для этого есть у вас прекрасные слова. Но я
говорю вам: ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе.
Вы бежите к ближнему от самих себя и хотели бы из этого сделать себе
добродетель; но я насквозь вижу ваше «бескорыстие».
Ты старше, чем Я; Ты признано священным, но ещё
не Я: оттого жмётся человек к ближнему.
Разве я советую вам любовь к ближнему? Скорее я советую вам бежать от
ближнего и любить дальнего!
Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему; выше ещё, чем
любовь к человеку, ставлю я любовь к вещам и призракам.
Этот призрак, витающий перед тобою, брат мой, прекраснее тебя; почему
же не отдаёшь ты ему свою плоть и свои кости? Но ты страшишься и бежишь
к своему ближнему.
Вы не выносите самих себя и недостаточно себя любите; и вот вы хотели
бы соблазнить ближнего на любовь и позолотить себя его заблуждением.
Я хотел бы, чтобы все ближние и соседи их стали для вас невыносимы; тогда
вы должны бы были из самих себя создать своего друга с переполненным сердцем
его.
Вы приглашаете свидетеля, когда хотите хвалить себя; и когда вы склонили
его хорошо думать о вас, сами вы хорошо думаете о себе.
Лжёт не только тот, кто говорит вопреки своему знанию, но ещё больше
тот, кто говорит вопреки своему незнанию. Именно так говорите вы о себе
при общении с другими и обманываете соседа насчёт себя.
Так говорит глупец: «Общение с людьми портит характер, особенно когда
нет его».
Один идёт к ближнему, потому что он ищет себя, а другой — потому что
он хотел бы потерять себя. Ваша дурная любовь к самим себе делает для
вас из одиночества тюрьму.
Дальние оплачивают вашу любовь к ближнему; и если вы соберётесь впятером,
шестой должен всегда умереть.
Я не люблю ваших празднеств; слишком много лицедеев находил я там, и
даже зрители вели себя часто как лицедеи.
Не о ближнем учу я вас, но о друге. Пусть друг будет для вас праздником
земли и предчувствием сверхчеловека.
Я учу вас о друге и переполненном сердце его. Но надо уметь быть губкою,
если хочешь быть любимым переполненными сердцами.
Я учу вас о друге, в котором мир предстоит завершённым, как чаша добра,
— о созидающем друге, всегда готовом подарить завершённый мир.
И как мир развернулся для него, так опять он свёртывается вместе с ним,
подобно становлению добра и зла, подобно становлению цели из случая.
Будущее и самое дальнее пусть будет причиною твоего сегодня: в своём
друге ты должен любить сверхчеловека как свою причину.
Братья мои, не любовь к ближнему советую я вам — я советую вам любовь
к дальнему.
Так говорил Заратустра.
Ненадёжные деловые партнёры
Когда-то вам просто не вернули долг или всерьёз подставили в работе, но сколько с тех пор утекло воды. Деньги — тлен, а бизнес — игра, вам в тот раз не повезло, глупо было надуваться и убегать, как дитя малое. Гораздо круче сохранить покер-фейс и попробовать отыграться при случае. У вас до того состоялось столько удачных проектов вместе, вот и сейчас он предлагает что-то выгодное, может, пришло время попробовать снова? Пожалуйста, забудьте, какой это был прекрасный партнёр. Это человек, который вас однажды крупно обманул, и нет на свете причины, которая помешает ему это сделать второй раз.
Художник: @Вася Ложкин
А может, это будет всего лишь старенькая соседка, божий одуванчик, который в ваши подростковые времена изводил вас сплетнями, сочинял гадости, от которых мама сходила с ума и устраивала скандалы. Ни почему — просто тётке показалось или она так развлекалась. А теперь она стала хрупкой, как птичка, не мстить же ей, в самом деле. Конечно, нет. Можете кивнуть ей при встрече или принести конфет к чаю, она ведь помнит вас «вот такой» и душа у неё за вас болела, как же, как же. А яд и ненависть давно ушли в песок. Вот только чай с ней пить не надо, отдайте конфеты и идите в свою новую жизнь, где ей нет места.
Я сейчас не проповедую злопамятность. Мне просто кажется, что, возвращая этих людей, я возвращаю моменты, когда была слабой и беспомощной. Можно, конечно, насладиться тем, как сильна и свободна я стала сейчас, и тем, насколько они мне теперь безразличны. Но всё это упражнения для сеанса у психолога, а из нынешней реальности — вы-чёр-ки-ва-ем.
Об укусе змеи
Однажды Заратустра заснул под смоковницей, ибо было жарко, и положил
руку на лицо своё. Но приползла змея и укусила его в шею, так что Заратустра
вскрикнул от боли. Отняв руку от лица, он посмотрел на змею; тогда узнала
она глаза Заратустры, неуклюже отвернулась и хотела уползти. «Погоди,
— сказал Заратустра, — я ещё не поблагодарил тебя! Ты разбудила меня кстати,
мой путь ещё долог». «Твой путь уже короток, — ответила печально змея,
— мой яд убивает». Заратустра улыбнулся. «Когда же дракон умирал от яда
змеи? — сказал он. — Но возьми обратно свой яд! Ты недостаточно богата,
чтобы дарить мне его». Тогда змея снова обвилась вокруг его шеи и начала
лизать его рану.
Когда Заратустра однажды рассказал это ученикам своим, они спросили:
«В чём же мораль рассказа твоего, о Заратустра?» Заратустра так отвечал
на это:
— Разрушителем морали называют меня добрые и праведные: мой рассказ неморален.
Если есть враг у вас, не платите ему за зло добром: ибо это пристыдило
бы его. Напротив, докажите ему, что он сделал для вас нечто доброе.
И лучше сердитесь, но не стыдите! И когда проклинают вас, мне не нравится,
что вы хотите благословить проклинающих. Лучше прокляните и вы немного!
И если случилась с вами большая несправедливость, скорей сделайте пять
малых несправедливостей! Ужасно смотреть, когда кого-нибудь одного давит
несправедливость.
Разве вы уже знали это? Разделённая с другими несправедливость есть уже
половина справедливости. И тот должен взять на себя несправедливость,
кто может нести её!
Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести. И если
наказание не есть также право и честь для нарушителя, то я не хочу ваших
наказаний.
Благороднее считать себя неправым, чем оказаться правым, особенно если
ты прав. Только для этого надо быть достаточно богатым.
Я не люблю вашей холодной справедливости; во взоре ваших судей видится
мне всегда палач и его холодный нож.
Скажите, где находится справедливость, которая есть любовь с ясновидящими
глазами?
Найдите же мне любовь, которая несёт не только всякое наказание, но и
всякую вину!
Найдите же мне справедливость, которая оправдывает всякого, кроме того,
кто судит!
Хотите ли вы слышать ещё и это? У того, кто хочет быть совсем справедливым,
даже ложь обращается в любовь к человеку.
Но как мог бы я быть совсем справедливым! Как мог бы я каждому воздать
своё! С меня достаточно, если каждому отдаю я моё.
Наконец, братья мои, остерегайтесь быть несправедливыми к отшельникам!
Как мог бы отшельник забыть! Как мог бы он отплатить!
На глубокий родник похож отшельник. Легко бросить камень в него; но если
упал он на самое дно, скажите, кто захочет снова достать его?
Остерегайтесь обидеть отшельника! Но если вы это сделали, то уж и убейте
его!
Так говорил Заратустра.